This site uses cookies.
Some of these cookies are essential to the operation of the site,
while others help to improve your experience by providing insights into how the site is being used.
For more information, please see the ProZ.com privacy policy.
This person has a SecurePRO™ card. Because this person is not a ProZ.com Plus subscriber, to view his or her SecurePRO™ card you must be a ProZ.com Business member or Plus subscriber.
附属机构
This person is not affiliated with any business or Blue Board record at ProZ.com.
服务
Interpreting
专长
专业领域：
政府/政治
商务/商业（普通）
金融（普通）
投资/证券
诗词与文学
运输/交通/货运
零售业
宗教
普通/谈话/问候/信函
费率
翻译样本
已提交的翻译样本: 4
Chinese汉语译成Russian俄语: 地名中的传统文化含量 General field: 其它 Detailed field: 诗词与文学
翻译文本 - Russian俄语 Традиционная культурная составляющая географических названий
Китай ― цивилизация с древней историей, в которую вписано немало содержательных и ярких глав. У истории есть два измерения ― пространство и время; если коротко, то история ― это события, создающиеся людьми в определенное время и в конкретном месте. Время подвижно: «так и течёт, не останавливаясь ни днём, ни ночью». Пространство же относительно статично: «Сменяющих друг друга поколений извечна череда, и лишь из года в год все так же светит над речкою луна» (стихотворение «Лунная ночь среди цветов на весенней реке», автор Чжан Жосюй). Как говорится, за жизнь надо прочесть десятки тысяч книг, пройти по дорогам десятки тысячи вёрст. В книгах разворачивается карта исторического времени, а дороги проложены по ландшафту пространства истории. И первым средством, позволяющим вербализовать ландшафт пространства, является топонимика.
В молодости я много читал. А когда доводилось бывать в разных уголках провинций Хэнань, Шэньси, Ганьсу, то географические названия, которые часто встречаются в «Исторических записках» и «Всеобщем зерцале, управлению помогающем», материализовались в дорожных указателях, мимо которых пролегал мой путь, с силой будили воображение и создавали ощущение погружения в глубины исторического пространства и времени. Древняя история и культура Китая оказывались на расстоянии вытянутой руки и больше не представлялись столь недостижимо далекими.
Топоним ― первое, что позволяет сохранять память об оставленных родных местах. В конце правления династии Западная Цзинь, в годы правления императора под девизом Юнцзя, тяготы военного времени вынудили немало людей разных сословий покинуть родные края на севере страны и переселиться на далекие земли к югу от реки Янцзы. Не зная, суждено ли им когда-нибудь вернуться обратно, переселенцы основали много уездных центров с теми же названиями, что использовались еще на их малой родине. Хранить память о родных местах с помощью топонимов свойственно всем людям. С началом колониальной экспансии, последовавшей вслед за великими географическими открытиями, прибывавшие на берега американского и австралийского континентов европейские колонисты нарекали вновь основываемые поселения в честь своих родных мест. Это самое обычное явление в США, Канаде, Австралии.
Нелишне в этой связи задуматься о том, как обстоят с этим дела в современном Китае: много ли географических названий в достаточной мере сохраняют историческую память предков, доносят заключённые в них глубочайшие исторические смыслы?
Возьмем, к примеру, современные сокращенные названия многих провинций. В провинции Аньхой есть несколько районов, объединённых общим названием Ваньцзян, так что сокращенное название провиници ― «Вань» ― не лишено логики. Однако лучше всего напомнит полное название этой провинции входящий в него иероглиф «Хуэй» (он же «Хой»). Сокращенное название провинции Шэньси ― «Шань» (именно так по правилам транскрипции читается первый иероглиф этого топонима). Но ведь уезд Шань находится в соседней провинции Хэнань! «Землёй к западу от Шань» (это перевод полного названия провинции), конечно же, не может быть сам «Шань»; топоним, который лучше всего напомнит именно об этом регионе ― «Цинь». Другой пример: уезды были ключевым элементом административно-территориального деления в Китае еще со времен установления системы областей («цзюнь») и уездов («сянь») в эпоху династий Цинь и Хань. И именно эта система была уникальной для Китая на всём протяжении его длительной истории. Тогда как практика использования городов и районов в качестве административных единиц, напротив, является новой. Исторически в Китае города («ши») не являлись административными единицами, сегодняшнее деление городов на муниципальные образования ― районы ― заимствовано из Японии. Однако по мере расширения масштабов урбанизации в Китае уезды повсевместно преобразуются в города, так что не исключено, что когда-нибудь один из самых древних культурных символов Китая ― уезд ― постепенно исчезнет.
В процессе развития человеческого общества некоторые традиционные культурные символы могут быть утеряны, и это ― нормальная ситуация. Однако их утеря обязательно должна быть обоснована какой-либо определённой причиной. В противном случае люди непременно будут стараться любыми доступными им средствами сохранить свою историческую память. Процедура подачи заявок на включение объектов нематериального культурного наследия в список ЮНЕСКО, судя по всему, поощряет именно такой подход. А ведь по глубине и масштабу своего исторического и культурного значения топонимы даже превосходят многие из охраняемых памятников материального культурного наследия.
Причины указанной ситуации ― в бытовавшем на определенном этапе историческом и культурном нигилизме. Доходило до того, что в первые годы Китайской Республики Бэйянское правительство запретило легальную практику традиционной китайской медицины и отменило многие традиционные китайские праздники. Так, празднование первого дня первого лунного месяца года (встреча Нового года по традиционному календарю) было заменено празднованием Нового года по григорианскому календарю. Потом, очевидно, возобладала сила народных обычаев, и был установлен нынешний Праздник Весны ― именно так мы называем теперь встречу нового года по традиционному календарю. Такой логике подчинены и многие топонимические изменения: всё меньше чувствуется в названиях географических объектов вкус истории, всё более заметными в них становятся знаки прогресса и новых веяний.
В последние годы государство возродило многие традиционные праздники, объявило их официальными выходными. Это хороший почин и чётко сформированная позиция. На праздники есть культурный спрос, есть в них у людей и эмоциональная потребность. Думаю, что как это произошло с вопросом о праздниках, так и в отношении некоторых географических объектов, необдуманно переименованных в угоду историческому и культурному нигилизму, нужно осуществить радикальную расчистку, вернуть им первоначальный исторический облик. Возможно, пришло время для повсевместного исправления и упорядочения исторических топонимов.
Russian俄语译成Chinese汉语: 《水墨丝路》译后记 General field: 艺术/文学
原文文本 - Russian俄语 Фэн Ишу был одним из первых китайских дипломатов, с которыми мне посчастливилось познакомиться сразу после начала работы в МИД России. И до сих остаётся, как и многие из них, моим хорошим другом.
Удивительными бывают повороты жизненного пути, которые то заставляют нас надолго выпадать друг у друга из поля зрения, то снова сводят вместе. Двадцать лет назад мы вместе сидели за столом переговоров по пограничным вопросам, восхищались живительной прохладой Иссык-Куля, гостеприимным покоем изумрудных склонов и величием заснеженных вершин Алатау; сегодня я днём заседаю в зале «Астана» уютного Секретариата Шанхайской организации сотрудничества, расположенного в центре Пекина, а вечерами перевожу написанную моим старым другом книгу. Каждая строчка в ней откликается живыми воспоминаниями об испытанном или продуманном, и каждая иллюстрация вызывает из глубин памяти яркие картины некогда увиденного на бескрайних просторах нашего большого общего евразийского дома. Фэн Ишу хорошо знает, что пишет; и не хуже знает, какой перевод написанного его удовлетворит.
Задача у меня непростая, даже при том, что я «просто» переводчик, а не соавтор. Ведь я специализируюсь по большей части на устных переводах. И популярная «интерпретативная» теория рекомендует переводить не слова (т.е. не пословно и не дословно), а смыслы. Однако в книге много не то чтобы просто политической лексики, а целых политически выверенных пассажей и терминов, описывающих важные концепции. Настолько важные, что их цитируют в СМИ и вписывают в резолюции ООН. К сожалению, специалистам известно, что адекватный перевод в таких случаях всегда сопряжён с немалыми затруднениями, и «китайская специфика» ― не повод прибегать к упрощённым, механистическим переводческим решениям. Тем более что одно из важных достоинств книги ― её обращённость к широкому кругу читателей, интересующихся не только политикой и дипломатией, но и историей, культурой, искусством. Как в этой связи говорит сам автор, «ключевой момент для возникновения духовной близости народов «Одного пояса, одного пути» ― это когда в настоящем переплетаются и становятся объектом общей рефлексии явления их исторического и культурного прошлого». Поэтому и главную свою задачу я видел в том, чтобы не потерять и не исказить заложенные в политико-дипломатический нарратив смыслы, одновременно дав возможность читателю насладиться искренним и доброжелательным чувством, с которым автор пишет (и ручкой, и кистью) широкое полотно жизни в наших странах, объединённых общими границами, и дружбы между их гражданами.
В этих целях я определил для себя некоторые правила (совсем немного) и старался их придерживаться.
Во-первых, по причинам, указанным выше, если имеется возможность структуру фразы, компоненты лексических единиц не менять ― то лучше их не менять. Недополированный перевод предпочтительнее искаженного смысла.
Во-вторых, если для точной передачи смысла необходимо прибегнуть к стратегии переводческой трансформации и изменить исходную фразу или лексическую единицу ― тогда, конечно, менять! Одни и те же метафоры в разных языках могут иметь различия в оценочной семантике. «Стратегическое сотрудничество Китая и России превратилось в важный «балласт» для сохранения мира и стабильности во всем мире» ― привожу здесь этот пример, взятый дословно с авторитетного китайского новостного сайта, без комментариев. В данной книге есть похожая фраза, но никакого «балласта» в ней нет.
В-третьих, в русском переводе личные имена и топонимы пишутся в соответствии с устоявшимися нормами русского языка (Киргизия, Алма-Ата) и транскрипционной системой Палладия. Исключение ― те случаи, когда иное написание является либо прочно устоявшимся (Конфуций, Ли Бо), либо обусловленным специфическим историческим контекстом (Лао Джан Джоу, Хуан Шун). Причина понятна: это научно-популярная книга и художественный альбом, не «белая книга», не энциклопедический словарь и не международный договор.
В-четвертых, книга не является также и научной монографией. Поэтому я старался не злоупотреблять сносками, используя их главным образом в двух целях: а) пояснить то, что не очевидно в конкретном фрагменте и не раскрывается в других частях текста; и б) зафиксировать места, которые или были переведены не мной, или имеют другие варианты перевода.
Я старался со всей серьёзностью относиться к соблюдению этих правил, чтобы в работе над книгой как можно больше приблизиться к (недостижимому) идеалу адекватности и эквивалентности политико-дипломатического перевода. От души благодарю автора за эту предоставленную возможность, за его высокую требовательность и безграничное доверие. Также искренне надеюсь, что результат нашей работы будет благосклонно и с интересом принят широким кругом читателей.
...Сегодня в Секретариате Шанхайской организации сотрудничества постоянно работают представители уже восьми государств Евразии: после Астанинского саммита в 2017 году полноправными государствами-членами Организации стали Индия и Пакистан. Впереди у нас еще немало интересных историй, ждущих своих рассказчиков. Молодежь из разных стран впишет в историю международных обменов и сотрудничества новые страницы, а мой друг Фэн Ишу создаст еще не одно яркое полотно. Желаю всем успехов!
Russian俄语译成Chinese汉语: 《周易》前言 General field: 社会科学 Detailed field: 哲学
原文文本 - Russian俄语 «И цзин» в космосе мировой культуры
«И цзин» («Канон перемен») по своему содержанию и значению выходит за рамки китайской культуры. Распространяясь по планете, этот уникальный памятник стал общепризнанным достоянием мировой культуры. Повсюду – в любой языковой среде, в любой этнической и национальной культуре «И цзин» находит свой дом, предлагая ключи гармоничного устройства человеческой и природной Поднебесной. По сведениям трактатов «Шо гуа чжуань» и «Си цы чжуань» из раздела «Ши и» («Десяти крыльев»), а также первых философов Китая, «И цзин» был создан совершенномудрыми людьми в глубокой древности. Однако, он не имеет относительных хронологических измерений «начала и конца». Ретроспективно текстовой «И цзин» восходит к вселенско-космической вечности, он является копией Дао Неба и Земли. Перспективно «И цзин» уходит в вечность необозримого будущего, которое опять же смыкается с вселенско-космической вечностью. «И цзин» пульсирует между этими двумя родами вечности, представляя собой архетип вечно длящегося настоящего.
Графические спирали триграмм и гексаграмм «И цзина» и его иероглифические тексты соединяют в гармоничное единство природный и социальный космосы, располагая в их общем центре человека в его физической, духовной и мыслительной организации. Человек обретает здесь «золотую середину» постоянства и бессмертие в динамических переменах. Именно «И цзин» несет генезисную тайну настоящего Человека, как общественного и индивидуального существа. На горизонтальных, вертикальных и спиральных составляющих «И цзина» философски, поэтически и научно (то есть идейно, символически и математически) синтезируются подлинные ценности и смыслы человеческого бытия. В такой своей сущности, погружаясь в пространство той или иной культуры, «И цзин» пробуждает спящие и реставрирует деформированные культуры. Тем самым он приводит планетарные культуры к глобальному единству, полностью сохраняя их самобытность и абсолютно устраняя возможность этнических (международных) и социальных (межгосударственных) конфликтов.
В свете этого не только интересно, но и практически необходимо изучать «И цзин» и доискиваться несущих им архетипических кодов гармонии. Первый шаг в этом направлении – перевод «И цзина» на языки народов мира и сравнение этих переводов, чему в огромной степени способствует Программа китайского научного руководства издания всех известных переводов «И цзина» на европейских и восточных языках. Данная Программа грандиозна и встречает всяческое одобрение со стороны ученых кругов и простых читателей. Несомненно, это послужит дальнейшему развитию ицзинологии и укреплению связей между синологами.
В настоящее собрание переводов «И цзина» с российской стороны предлагается полный перевод «И цзина»: перевод мантического текста выполненный профессором Ю.К. Щуцким, и перевод комментариев – «Десяти крыльев» выполненный профессором А.Е. Лукьяновым. Данный перевод выдержал в России три издания (2005, 2007, 2010 гг.) и хорошо встречен специалистами и читателями.
Chinese汉语译成Russian俄语: 《金瓶梅》前言 General field: 艺术/文学 Detailed field: 诗词与文学
原文文本 - Chinese汉语 在中国文学的发展历史中，明代（1368—1644）是一个特殊的时期。这种特殊性是与明朝历史的某些特点相关联的。明朝初期，统治者在政治和思想上采取的是高压政策，但是过了若干年后，政治上逐渐松弛。特别是经历了万历朝以后，由于皇帝多年不问朝政，纲纪废弛，吏制腐败，整个社会在政治和思想上慢慢陷入了失控的状态。与此相关，在文学创作上就呈现出了两个特点：一是诗歌和散文这种传统的文体形式强调复古和拟古。这与明朝立国之初对理学的强调是有关的，复古和拟古的目的是为了寻求和建立文学的正统。另一个特点是戏曲和小说等通俗文学得到了极大的发展。这又与明朝后期政治上的失控和思想上的自由有关。长篇章回小说的发展和定型，是这一时期文学的一大贡献。以《三国演义》《水浒传》《西游记》《金瓶梅》为代表的明代“四大奇书”，清晰地展现了长篇小说的发展过程，同时也各自成为了文学史上的不朽之作。
《金瓶梅》的出现，标志着中国古代的长篇小说从内容到形式都走向了成熟。从创作的角度来看，它实现了四个突破：一是小说素材的当代化。《金瓶梅》没有像过去的小说那样，从历史故事、宗教传说和民间传奇中去寻求素材，而是直接取材于当代生活。这就彻底改变了过去小说的写作模式。二是小说情节的非传奇化。《金瓶梅》以市井生活为自己的描写对象，它所写的基本上都是市井人物的日常生活，情节上没有大的波澜，但细致的程度却大大超越了以前的小说。三是小说人物的非英雄化。本书塑造了一批官员、商人、家庭女性、妓女、奴仆和市井帮闲，他们都是来自现实生活中的人物，既没有超凡的智慧和刚强的意志，也没有盖世的武功和奇特的经历。这就使小说摆脱了纯粹靠情节和故事吸引人的传统，而更加注重于对现实生活的描写。四是打破了过去小说中善恶完全对立的道德模式，在人物性格的描写方面具有了丰富性，从而更加贴近真实的人性。这四个方面，使《金瓶梅》奠定了它在中国文学史上不可取代的地位。它所开创的这种写作模式，直接影响了后来的《红楼梦》。
《金瓶梅》大约成书于16世纪末到17世纪初。关于它的作者，我们只知道原书上署名的是“兰陵笑笑生”，具体他叫什么名字，有什么样的经历，至今还不清楚。虽然学术界曾有过很多考证，但却没有一个说法能被证实。从小说中所描写的生活与使用的方言来判断，这个人应该生活在鲁西南或苏北一带，因为他明显对这一代的生活习俗和方言很熟悉。我们相信，如果没有长期的生活体验，他对这些东西写起来不可能显得那么自然。
《金瓶梅》写了中国16世纪一个暴发户的个人发迹史和家庭生活史。小说的主人公西门庆原本是一个开药材铺子的商人，他通过行贿来勾结官府，然后又倚靠官府包揽词讼，巧夺民财，迅速地积累财富，最后用金钱开道，登上了仕途。另一方面，他在家庭生活和个人生活上，又极度豪奢，纵欲无度，和众多的女子有淫乱关系。这使他的身体大大受到了伤害，最后暴病身亡。他原来聚敛的钱财，在他死后迅速地落入他人之手。他那些漂亮的妻妾也分别有了新的归属。在他活着的时候，身边曾有很多朋友。等他一死，这些朋友则纷纷设法骗取他家的财物。
从西门庆的发迹过程，我们看到了商品经济在明代的发展情况和特点，及新兴的商人势力在地方上的地位和作用。西门庆在商业上的成功，既与其个人的精明强干、善于经营有关，也与他和政府官员联盟，掌握了权力的垄断有关。从实际的获利来看，后者的回报甚至要大于前者。所以，在短短的五年里，他的买卖就从一家药材店扩展成了包括当铺、绒线铺、缎子铺、丝绸铺在内的五个商号，生意兴隆，利润丰厚。随着个人财富的增加，他的社会影响也随之扩大，不但通过行贿进入了仕途，还引来了各级地方官员主动与他交往，使他的关系网越织越大。这可以说是专制社会中商业经济运作的一个普遍特点。
这部小说的名字由三个字组成，它们分别代表了西门庆家中的三个女性。“金”指潘金莲，“瓶”指李瓶儿，“梅”指庞春梅。庞春梅实际上是潘金莲的丫鬟，但她在西门庆死后嫁给了周守备，在后来的故事中起到了比较重要的作用。西门庆的妻子叫吴月娘，他还有一个妾叫孟玉楼。围绕着这些女性所发生的故事，基本上构成了西门庆家庭生活史的全部。她们表面上和和气气，背地里却勾心斗角，争风吃醋，掀起了一波又一波的矛盾。在小说中，这几个人物形象非常生动，个性也极其鲜明。
在《金瓶梅》所描写的市井生活中，作者不但成功地塑造了在富裕的环境里耽于享乐的西门庆和他的妻妾们，还塑造了一批处于底层社会，为了衣食而曲意迎逢、行走帮闲，没有尊严，甚至也没有道义感的小人物。他们中有与西门庆结拜过兄弟的应伯爵、谢希大等，有来往于有钱人家图些小利的僧人、道士和尼姑，有西门庆的家童，有妓院里的妓女，还有为了钱财而不惜让自己的老婆与主子通奸的韩道国等。他们的存在，使小说所描写的世界具有了丰富性，也使小说的讽刺意味大大地加强了。
这部小说最为人诟病的，是其中有大量的色情描写。所以在很长的一段时间里，它一直是禁书。从今天的角度来看，作者的这类描写确实有肆意夸张的成分，有些描写过于直露，这大大地影响了它的传播。但是，我们又不能不承认，这些描写，对于塑造人物形象，刻画人物心理，也有着极为重要的作用。即使在性描写中，作者也较好地把握了人物的性格特征，使不同人物的性格有了区别。如潘金莲的泼辣，李瓶儿的老实，吴月娘的矜持，孟玉楼的随和，宋惠莲的幼稚，王六儿的无耻，等等。
《金瓶梅》的版本主要有三个系统。其中出现最早的是《金瓶梅词话》系统。这个系统的前五回都从《水浒传》中的有关章节化出，主要写武松的故事，而且文中杂有大量的韵文。第二个系统是崇祯本，其全名为《新刻绣像批评金瓶梅》。这个系统的本子对词话本从回目到内容都有大量的删改，不但删去了词话本中的大量韵文，还删去了开篇关于武松的故事，换成了关于西门庆的故事，所以读起来显得更加紧凑，文字也更为精练。另外，书中还配有二百幅或一百零一幅插图。第三个系统是张竹坡评本，全名都是《皋鹤堂批评第一奇书金瓶梅》。张竹坡生于1670年，卒于1698年，是江苏徐州人。他在崇祯本的基础上又对小说的原文作了进一步修改，并且添加了大量的批语。张的批语有许多精彩的地方，他对该小说的主题和艺术都有独到的理解，有的评论在今天看来仍有价值。
《金瓶梅》在世界文学中有其特殊的意义。它现在已被译成了日文、法文（Fleur en fioles d’or，译者André Lévy）、德文（节译本名为Kin Ping Meh，译者Franz Kuhn；全译本名为Djin Ping Meh，译者为奥托•吉巴特和阿图尔•吉巴特兄弟）、俄文（Цвeы cπuвы в зoπomoŭ вaзe，译者Maнухин）和英文。到目前为止，英文先后出现了三个译本。一个是The Gold Lotus：a translation from the Chinese original of the novel Chin Ping Mei，该书由Clement Egerton于1939年翻译出版。一个是Chin P’ing Mei，该书是由Miall Bernard于1962年从德文的节译本中转译过来的。另一个是The Plum in the Golden Vase or Chin Ping Mei，该书由David Tod Roy翻译，从1993年开始陆续出版，2013年出版了第五卷，即最后一卷。本书的俄文文字是苏联汉学家Maнухин（音译名马努辛）翻译的，它所依据的中文底本是张竹坡本。译本在他去世三年后即1977年才得以出版，并在书刊检查过程中被大量删节，该译本分别于1986年（两卷）和1993年（一卷）两次重印。本书的俄文版即据1986年苏联国家文学出版社的两卷本录排。从整体的译文来看，译文基本上是忠于原文的。当然，由于语言的隔阂，译文和注释中也有个别不准确甚至是错误的地方。对于译文和注释中明显错误的地方，这次在出版前，我们对照着中文尽可能地作了修改。本书的中文部分删除了有关色情描写的文字，对于所删的字数，我们都用注释的方式作了说明，以免读者在阅读时产生疑惑。俄文版删减过多，对因此出现的空白页，我们以增补插图的方式予以酌情处理。
翻译文本 - Russian俄语 В истории развития китайской литературы эпоха Мин (1368-1644 гг.) занимает особое место благодаря некоторым примечательным чертам правления минского императорского двора. Если в самом его начале любые проявления инакомыслия ― как политического, так и идеологического ― жестко подавлялись, то некоторое время спустя политическое давление стало ослабевать. В особенности это касалось периода правления императора под девизом Вань-ли, долгие годы не проявлявшего ни малейшего интереса к государственным делам, результатом чего стали пошатнувшиеся дисциплина и мораль, разложение бюрократическего аппарата, постепенная утрата контроля ― как политического, так и идеологического ― над обществом. Как следствие, литература того периода отличается двумя особенностями: с одной стороны, в поэзии и в классических эссе авторы стремились следовать и подражать древним образцам (установки неоконфуцианства, в первые годы минской эпохи пользовавшегося поддержкой императорского двора, были нацелены на обретение и воссоздание ортодоксальной литературной традиции), а с другой – мощнейший импульс к развитию получили такие простонародные жанры, как драма и роман (во многом благодаря утере поздними минскими императорами политического контроля и характерной для этого периода идеологической свободе). Крупный вклад в литературу того времени был внесен благодаря развитию и окончательному формированию такого жанра, как объемный роман, насчитывающий порой до сотни глав. Т.н. «четыре великие удивительные книги» ― романы «Троецарствие», «Речные заводи», «Путешествие на Запад» и «Цветы сливы в золотой вазе» ― стали не только яркими вехами в становлении этого жанра, но и шедеврами, каждый из которых оставил неизгладимый след в истории китайской литературы.
Появление «Цветов сливы в золтой вазе» знаменовало вступление древнего жанра китайского романа в период зрелости ― как по форме, так и в содержательном отношении. О творческом новаторстве этого произведения свидетельствуют следующие четыре аспекта. Во-первых, изменилась прежняя модель, по которой создавались романы: на этот раз основой для автора послужил современный ему материал, тогда как создатели предыдущих романов черпали вдохновение в исторических событиях, религиозных мифах и народных преданиях. Во-вторых, сюжет основывается на событиях не легендарного характера: объектом описания в романе служит повседневная жизнь обитателей городских кварталов, и хотя напряженным драматизмом сюжет похвастаться не может, по уровню детализации бытоописания он значительно превзошел своих предшественников. В-третьих, персонажи данного романа лишены героического ореола. Все они ― чиновники и торговцы, домохозяйки и певички, служанки и приживальщики ― взяты из реальной жизни и не обладают ни сверхчеловеческой мудростью и несгибаемой волей, ни непревзойденным мастерством кулачного боя и послужным списком, включающим лично совершенные чудесные подвиги. За счет этого роман прервал традицию опираться только замысловатые повороты сюжета для поддержания внимания аудитории, в большей мере сделав ставку на бытоописательные сцены. В-четвертых, роман вышел за привычные рамки описания морали в схематичных черно-белых тонах, обогатил палитру художественных средств для воссоздания характеров героев, максимально приблизив их к живым людям из реальной жизни. Эти четыре особенности и обеспечили роману незаменимое место в истории китайской литературы. И именно этот подход, впервые использованный при создании «Цветов сливы в золотой вазе», оказал впоследствии прямое влияние на другой классический роман ― «Сон в красном тереме».
Примерное время создания романа «Цветы сливы в золотой вазе» ― конец XVI – начало XVII вв. Об авторе нам известен лишь его псевдоним ― «Ланьлинский насмешник», но подлинное имя и вехи биографии по сей день остаются невыясненными: ни одно из многочисленных предположений, высказанных исследователями, не подкреплено достаточно убедительными свидетельствами. Судя по хорошему знакомству автора с деталями быта и особенностями диалекта, характерными для юго-западной части провинции Шаньдун или северных районов провинции Цзянсу, автор мог жить в тех местах. Во всяком случае, представляется совершенно невозможным столь натуралистично описать все эти детали, не имея длительного опыта проживания в соответствующем окружении.
Роман «Цветы сливы в золотой вазе» описывает жизненный путь пройдохи-нувориша и рассказывает историю жизни семьи, фоном для которой служит Китай XVI века. Главный герой Симэнь Цин ― некогда хозяин лекарственной лавки, благодаря взяткам и судебным махинациям прибравший к рукам чужую собственность, быстро разбогатевший, а затем и купивший себе должность. В семейной и личной жизни он крайне несдержан, предаваясь безудержному разврату со множеством женщин. В итоге он теряет здоровье и внезапно умирает, а все накопленные им богатства ― и даже жены и наложницы ― обретают новых хозяев. Многочисленные приятели, с которыми он водил дружбу при жизни, после смерти заботятся только о том, как прибрать к рукам оставленное им состояние.
Из истории о том, как Симэнь Цин обрел свои богатства, мы узнаем про развитие коммерции и экономики в минскую эпоху, об их особенностях, о месте и роли в обществе нового торгового сословия. Своими успехами Симэнь Цин, конечно, обязан собственной деловой хватке и управленческим талантам, но не в меньшей, а с точки зрения практической выгоды даже и в большей степени ― умению водить дружбу с чиновниками и безраздельности обретенной таким образом власти. Именно поэтому за какие-то пять лет его бизнес расширился и, помимо лекарственной лавки, стал включать также лавки закдадную, галантерейную, шелковую и атласную; дела шли в гору, а барышам давно был потерян счет. По мере приращения богатства рос и социальный вес Симэнь Цина: он не только смог купить себе должность, но и завел много новых знакомств, да так, что теперь уже другие чиновники искали его расположения... можно сказать, обычно именно так и устроена экономика в условиях абсолютизма.
Название романа составлено из имен трех женщин, имеющих отношение к семье Симэнь Цина ― Пань Цзиньлянь (цзинь ― «Золото»), Ли Пинъэр (пин ― «ваза»), Пан Чуньмэй (мэй ― «слива»). Пан Чуньмэй была лишь служанкой у Пань Цзиньлянь, но после смерти Симэнь Цина она вышла замуж за Чжоу Шоубэя и сыграла немаловажную роль в последующих событиях. Старшую жену Симэнь Цина звали У Юэнян, еще одну наложницу звали Мэн Юйлоу. Вокруг этих женщин и строится главным образом вся фабула истории семьи. Внешне дружные между собой, на самом деле они бесконечно конфликтуют, плетя интриги и страдая от ревности. Их яркие характеры описаны в романе очень живо.
В своем описании городского быта автор успешно создал образы не только утопающих в богатстве и удовольствиях Симэнь Цина и его жен и наложниц, но и других персонажей из низших слоев общества ― приживал, готовых кривить душой и подлаживаться ради куска хлеба, лишенных чувства собственного достоинства и представлений о морали. Это названый брат Симэнь Цина Ин Боцзюэ, Се Сида, стремящиеся втереться в доверие к богачам буддийские и даосские монахи и монахини, домашняя прислуга, певички из домов терпимости, Хань Даого, ради денег готовый подсунуть господину для любовных утех собственную жену, и т.п. Введение этих персонажей обогатило сюжет романа и способствовало усилению его сатирической направленности.
Роман подвергался нападкам главным образом из-за содержащихся в нем многочисленных эротических сцен. Они послужили причиной того, что на протяжении длительного времени книга находилась под запретом. Для современного читателя художественный произвол автора, написавшего эти сцены, кажется гипертрофированным, а их содержание чрезмерно откровенным, что препятствует популяризации романа. В то же время нельзя не признать, что эти эпизоды крайне важны для создания художественных образов героев, описания их внутреннего мира. Даже постельные сцены являются для автора средством наилучшим образом раскрыть различные черты характеров героев ― ненасытность Пань Цзиньлянь, покладистость Ли Пинъэр, сдержанность У Юэнян, послушность Мэн Юйлоу, детскую наивность Сун Хуэйлянь и бесстыжесть Ван Люэр.
Издания «Цветов сливы в золотой вазе» делятся на три группы. Древнейшие из них отностятся к группе «цы-хуа» – «повествование со стихами, предназначенными для напева [под музыку]». Пять первых глав этой версии являются пересказом соответствующих глав романа «Речные заводи», почти целиком посвященных приключениям У Суна, в текст вплетены многочисленные стихотворные фрагменты. Второй тип изданий ― т.н. версия периода Чун-чжэнь (по девизу правления минского императора в 1628-1644 гг.), полное название ― «Новоизданная роскошно иллюстрированная с критическими примечаниями». В ней существенно изменены как структура глав, так и содержание: не только сокращены напевные рифмованные тексты, но и первые главы вместо приключений У Суна посвящены истории главного героя ― Симэнь Цина. В результате эта версия отличаются большим динамизмом и лапидарностью повествования; кроме того, к ней прилагаются иллюстрации (200 или 101 рисунок в зависимости от издания). Третий тип изданий – отредактированная Чжан Чжупо (1670-1698 гг., уроженец г.Сюйчжоу провинции Цзянсу) версия под полным названием «Критически прокомментированная Первая удивительная книга «Цзинь пин мэй» из Кабинета Болотного журавля». В ней на основе версии Чун-чжэнь внесены новые исправления, а также добавлены многочисленные комментарии, отличающиеся свежим взглядом как на тему, так и на художественные средства романа; некоторые из этих оценок сохраняют свою актуальность и по сей день.
Роман «Цветы сливы в золотой вазе» занимает особое место в мировой литературе, будучи переведен на многие языки: японский; француский ― А.Леви (Fleur en Fiole d`Or); немецкий ― частично выолнен Ф.Кун (Kin Ping Meh oder Die abentenerliche Geschichte von His Men und seinen sechs Frauen, частичный) и полностью ― братьями Отто и Артур Кибат (Djin Ping Meh, Schlebenblüten in goldener Vase); русский ― В.С.Maнухин (Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй); и английский. На сегодняшний день имеются три версии перевода романа на английский язык, выполненные, соответственно, Ф.К.К. Эджертоном (The Golden Lotus：a translation from the Chinese original of the novel Chin Ping Mei, 1936), Б. Миэлом (The Love Pagoda, the Amorous Adventures of Hsi Men and His Six Wives, 1962, перевод с немецкого), Д.Т. Роем (The Plum in the Golden Vase, or Chin P`ing Mei, в 5 тт., 1993-2013 гг.). Перевод В.С.Манухина, выполненный в опоре на версию Чжан Чжупо, был опубликован лишь в 1977 г. (спустя три года после смерти переводчика) с многочисленными цензурными сокращениями. Этот перевод переиздавался в 1986 г. (в двух томах) и 1993 г. (однотомником), для целей настоящего издания использован двухтомник, вышедший в 1986 г. в издательстве «Художественная литература». Этот перевод в целом следует оригиналу, хотя, конечно, из-за языкового барьера не свободен от неточностей и даже ошибок как в основном тексте, так и в примечаниях. При подготовке данного издания эти ошибки по мере возможности были исправлены путем сличения с исходным китайским текстом. В китайской части данного издания опущены фрагменты эротического содержания, число пропущенных иероглифов в каждом фрагменте во избежание неясностей указано в примечаниях. В русской части данного издания, где таких лакун очень много, мы заместили пропущенные фрагменты текста иллюстрациями.
I am a Chinese-Russian, English–Russian conference
interpreter with 20 years of experience. I specialize in Government, Finances, ICT,
Transport, Culture & Religion. I am an expert member of the Translators Association of China, member of the
Union of Translators of Russia.
Now
I work as an independent interpreter in Beijing (my official domicile) and in
various locations in China and Southeast Asia. As a managing partner at IB
Translations (Beijing), I set up teams of simultaneous interpreters
and organize interpreting equipment for your multi-language
events. In business negotiations I render the information –
correctly and completely – to your Chinese counterparts as a member of your own
team. No more hassles of ideological distortions or cultural differences that
prevent your message from getting across.
